Шла зима сорок четвёртого. Последняя зима оккупации. 

Дым выедал глаза. Казалось, что невыносимая жара сейчас растопит всё тело и оно, как самое обыкновенное сливочное масло, просочится сквозь землю и исчезнет в её глубине.

Горел дом, горели дед с бабкой и маленькая Алеська. Но им не больно. Рыгорка точно знал, что им не больно.

Однажды он уже видел, как застрелили старого Михея и оставили лежать посреди двора. Был мороз, а он лежал и не шевелился. Дед сказал, что Михею не больно, потому что его душа на небесах. Душа, это и есть сам человек, а его тело - это как одежда. Это Рыгорка тоже знал. Значит деду, бабе и Алеське не больно - они уже на небесах. А Рыгорка один. Как же ему теперь одному?

Едкий дым набился в рот и в нос. Стало тяжело дышать.

«А вдруг моя душа задохнётся вместе с телом и я никогда не попаду на небо?» - испугался Рыгорка и, размазывая слёзы, принялся освобождать от тряпок потайной лаз.

Дед знал, что немцы могут приехать в любой момент и специально показал лаз внуку. Теперь Рыгорка знает, что делать - нужно внимательно послушать, нет ли кого с этой стороны дома, затем выбраться наружу и что есть мочи бежать к лесу.

В лицо дохнуло холодным и удивительно свежим воздухом.

Оберштурбаннфюрер Нойберт уловил какой-то странный шум. Посмотрев вниз, он успел заметить, как под самой стеной дома просел и осыпался куда-то внутрь снег. Через расщелину медленно выползла тонкая струйка синеватого дыма.

«Как бы стена не рухнула - наверное внутри уже всё в огне, раз снег начал таять», - подумал оберштурбаннфюрер и на всякий случай отошёл на несколько шагов назад.

Внезапно шум повторился и явственно послышалось чьё-то прерывистое дыхание. Яма под стеной просыпалась ещё сильнее и оттуда высунулась человеческая рука. Нойберт отпрянул назад и выхватил из кобуры парабеллум.

Притаившись возле стены, оберштурбаннфюрер стал ждать, что будет дальше. Солдат звать было глупо - можно спугнуть того, кто собирался выбраться наружу.

За рукой показалась голова, и наружу вылезло грязное, оборванное человеческое существо.

«Боже - почему этот человек такой маленький?! Может, это злой тролль, вылезший из ада, чтобы наказать меня за грехи?! Вот чёрт - да это же просто мальчишка, просто оборванный и немытый мальчишка. Нервы совсем ни к чёрту! Но как он выжил в доме? Значит, плохо поработали и едва не дали ему уйти», - не опуская парабеллум, Нойберт принялся разглядывать Рыгорку. 

Отряхнув от снега Тяпика - старенького плюшевого бельчонка, Рыгорка поднял глаза вверх и... увидел направленный на него пистолет и высокого немца, палец которого лежал на спусковом крючке.

Тихо вскрикнув, Рыгорка выронил бельчонка и бросился назад к лазу.

Опустив парабеллум, Нойберт схватил Рыгорку за шиворот рубашки и, повернув лицом к себе, поставил ничего не соображающего от страха мальчика перед собой.

Сердце забилось так сильно, что Рыгорке казалось - ещё немного и оно выскочит из груди. Страх просочился в каждую клеточку, сковал руки и ноги.

Надо было бежать, изо всей силы бежать от этого немца, но ужас, подобный ужасу мыши перед заставшей её врасплох змеёй, не позволял мальчику сдвинуться с места.

«Почему я его не убил? Сейчас рассмотрю и застрелю - зачем он мне нужен?» - подумал Нойберт и вновь потянулся к кобуре, но тут его взгляд наткнулся на плюшевого бельчонка, сиротливо лежащего на снегу.

«Зачем тут этот бельчонок?» - подумал Нойберт и тут же вспомнил Марту и белокурого карапуза Фрица...

В тот вечер Нойберт приехал из Мюнхена и привёз Фрицу в подарок на День Ангела маленького плюшевого бельчонка.

Фриц был в восторге от подарка и целый вечер провозился со своей новой игрушкой.

- Как ты его назовёшь? - спросил Нойберт у сына.

- Бельчонок. Просто Бельчонок, - после некоторого раздумья ответил Фриц.

- Но так не называют. У каждого должно быть своё имя. Вот ты, например, Фриц, мама - Марта. А бельчонок? Ему тоже надо дать какое-нибудь имя, - возразил отец.

- Нет, пускай он будет просто Бельчонком! - настойчиво сказал Фриц...

Тогда стояло лето. Жаркое и солнечное лето сорок третьего. Бавария утопала в зелени и здесь, в родном и знакомом с детства доме, война казалась чем-то далёким и нереальным...

Рыгорка почувствовал, как тёплые жидкие струйки потекли вниз по ногам и сразу же обрёл способность действовать, наконец поборов панический ужас. Размазывая слёзы, он обхватил руками сапоги Нойберта и принялся едва слышно причитать:

- Дяденька фасист, дяденька фасист - не убивайте меня! Дяденька фасист - я слусаться буду, я...

«Чёрт побери, а ведь этот маленький русский здорово похож на Фрица. Такие же голубые глаза и белокурые локоны, если их помыть, конечно! Что он там шепчет?

Наверное просит, чтобы я его не убивал. Смышлёный... Фриц тоже был смышлёный. Почему был? Он и сейчас смышлёный», - Нойберт поднял мальчика за плечи и вновь поставил перед собой.

Подобрав бельчонка, оберштурбаннфюрер внимательно осмотрел его со всех сторон и, протянув Рыгорке, спросил по-немецки:

- Это твой друг?

Рыгорка внимательно смотрел на Нойберта. Он не понимал, почему немец заинтересовался его игрушкой.

- Как его зовут? - вновь по-немецки спросил Нойберт.

Рыгорка молчал и нервно переминался с ноги на ногу. Нойберт заметил, что мальчик стоит на снегу босиком.

«Что же мне с ним делать?» - мучительно думал оберштурбаннфюрер, разглядывая мальчика.

«Убьёт или нет?!» - с ужасом гадал Рыгорка, глядя Нойберту в глаза.

В последнее время Нойберт стал всё больше увлекаться мистикой. Он стал суеверным за эти последние месяцы, когда видел кровь чаще, чем воду и проливал эту кровь сам.

«Боже, а что, если эти свиньи придут в Баварию? А что, если и мой дом вот так же сожгут вместе с Мартой, а Фриц... О, мой Бог, как он похож на Фрица! Пусть бежит к лесу. Если добежит - то и Фриц останется жив, а нет... Он добежит - я его отпущу. А что потом? Потом он всё равно подохнет - с голыми ногами по снегу долго не находишься. Хотя эти русские чрезвычайно выносливы... Может и не подохнет и его подберут партизаны. Тогда это его счастье. А пока пусть бежит», - у Нойберта лоб покрылся испариной от навязчивой мысли о том, что жизнь Фрица зависит от того, сумеет ли русский мальчик добежать до леса.

«Но всё же он очень похож на Фрица», - подумал Нойберт и протянул Рыгорке бельчонка. Дрожащими от холода руками мальчик прижал игрушку к груди и посмотрел на немца.

- Партизанен! Шнель, шнель! Бистро! - крикнул Нойберт и, развернув Рыгорку по направлению к лесу, дал ему лёгкого пинка.

Рыгорка заплакал и отказался бежать.

«Наверное боится, что буду стрелять», - догадался Нойберт и, улыбнувшись, демонстративно застегнул кобуру на застёжку:

- Никс шиссен! Партизанен - бистро!

На этот раз Рыгорка побежал. Острый, холодный снег обжигал посиневшие ноги, но мальчик не обращал на это внимания. Он хотел только одного - как можно быстрее добраться до леса.

Он ещё не знал, что будет делать дальше, но всеми силами хотел спастись от странных и непонятных людей-фашистов, которые сожгли дом и убили всю его семью.

Автомат безжалостно посылал одну очередь за другой. Вот русский мальчик упал. Вот поднялся, но вторая очередь вновь свалила его с ног. Пауль захохотал от восторга и продолжал стрелять в беспомощно распластанное на снегу тельце.

 «Это значит - русские убьют Фрица! Но как здесь появился этот идиот?!» - Нойберт с выпученными от ярости глазами подскочил к Паулю и ударил его рукой по лицу.

- За что? - выкрикнул Пауль и, схватившись за щеку, выронил автомат.

- Ты, скотина, чуть не проспал этого русского! Он мог уйти! - теперь Нойберту нужно было как-то объяснить свой поступок.

- Но ведь я его убил?!

- Считай, что тебе повезло, - уже спокойно сказал овладевший собой Нойберт и, в последний раз взглянув на безжизненное, едва различимое из-за расстояния тело Рыгорки, пошёл к стоящим за домом машинам.

В это время пламя вырвалось наружу и дом яркой свечой вспыхнул на фоне уже потемневшего, сумеречного неба.

- Говорят, что русские сегодня празднуют Рождество? - уже в машине спросил пожилой капрал Шайнбах.

- Рождество? Это хорошо - мы им как раз рождественские свечи оставляем! - засмеялся Пауль и показал рукой на объятую пламенем деревню.

 «Что ж - может быть русские и будут в Баварии. Может они и доберутся до Фрица и Марты. Но это обойдётся им слишком дорого!» - Нойберт угрюмо смотрел на занесённые снегом поля.

Сейчас он хотел только одного - убивать и жечь, жечь и убивать, чтобы потоки алой крови смыли в памяти воспоминания об убитом Паулем русском мальчике...

Шёл тысяча девятьсот сорок четвёртый год.

***
Рыгорка очнулся от нестерпимого холода и острой боли. Он попробовал подняться, но не смог - ноги мальчика были перебиты двумя очередями.

Снег вокруг был пропитан кровью, но Рыгорка видел лишь чёрное пятно - наступила ночь. Рыгорка не плакал - холод постепенно отступил и боль притуплялась с каждой минутой.

Дотянувшись рукой до лежащего рядом бельчонка, Рыгорка прижал его к груди и посмотрел вверх. В небе горели ослепительно-яркие звёзды. Посмотрев в чёрные глаза-пуговицы игрушки, Рыгорка шёпотом поделился с бельчонком своей сокровенной мыслью:

- Я не задохнулся и знатит тепель попаду на небо - так деда говолил. И ты, Тяпик, тозе попадёс. Мы сколо увидим деду, бабку и Алеську. Там будет тепло и холосо, а все фасисты попадут в пекло. Так деда гово...

Рыгорка не договорил и закрыл глаза, потому что ему нестерпимо захотелось спать.

Тяжёлые белые хлопья неслышно падали на Рыгорку. Они не таяли и часа через два, словно саваном, укрыли мальчика белым, пушистым покрывалом.

Казалось, будто сама природа ужаснулась содеянному и, будучи не в силах ничего изменить, хотела всё скрыть.

Шла зима сорок четвёртого. Последняя зима оккупации...